769
прос
ДОБРАЯ БАБУШКА
ДМИТРИЙ БАБИЧ
ДОБРАЯ БАБУШКА
ДОБРАЯ БАБУШКА
- Хороший дом, тихий. Бабушка одна жила – ровно как три месяца назад преставилась!
Странно, но в голосе женщины звучала гордость. Непонятно, чем она гордилась – тем, что бабушка померла? Или тем, что как раз сегодня – круглая дата? Три месяца, как…?
Банальщина, какая банальщина… Глухая станица где-то на Кубани, разбитая в хлам грунтовая дорога, по которой пришлось мучительно ехать почти весь день. Холмы – «кучугуры», река с каторжным и каким-то мучительным, как зубная боль, названием, Тегинь. И дом, где ровно три месяца назад…
Выбора особого не было. Зато – тихо, пусто. Прохладно, что в такое пекло – главное преимущество. Можно поспать, отдохнуть, чтобы через день продолжить свой непростой, долгий и запутанный путь домой.
Дом имел всё, что должен иметь деревенский дом в глухом местечке, а именно - старые, военные и послевоенные фотографии каких-то людей с суровыми лицами, картину-литографию на стене с дубами Шишкина , сервант со стопками и пару красных кресел с тонкими, полированными подлокотниками.
Представилось на минуту, как эти люди когда-то радовались, когда купили – точнее, достали эти кресла. Как их дом наполнялся тогда не только мебелью, но и голосами, жизнью, радостью, какими-то планами, надеждами, ожиданием скорого и большого счастья. И вот теперь – бабушка умерла. И дом, оставшись один, никак не мог понять, что происходит. Он, словно сбитая с толку собака, оставшись без последнего хозяина, потерял основу, смысл жизни, и никак не мог понять, что ему делать дальше.
- Я два раза буду приходить – утром и вечером. Собачка тут живёт, от бабушки осталась. Так я её кормлю!
- Хорошо, понял, спасибо вам большое!
Женщина ещё немного постояла, словно в раздумье, потом всё же ушла.
- Ну, здравствуйте, бабушка! Позвольте, я у вас тут немного поживу…
Дом всё ещё пребывал в растерянности. Кто это? Что за человек? Новый хозяин? Тогда его нужно приветствовать, как хозяина. Или гость?
Тик-тик-тик… На стене суетливо дёргали секундной стрелкой часы на батарейке. Удивительное дело – обычно в деревнях часы со смертью людей останавливают. А тут… Интересно, часы ходили с самого начала, как я вошёл, или принялись тикать только сейчас? Некоторые батарейки живут дольше людей…
Дом был весь какой-то проходной, словно один, закрученный по часовой стрелке, коридор. Небольшие сени переходили в микрокомнату, в которой у левой стены стоял небольшой круглый стол, пара стульев и вполне себе современный холодильник. Дальше коридор заводил прямо в ещё одну комнату с двумя маленькими, но пышными своими перинами, кроватями, и печкой-плитой. Снова направо – в пустое помещение, где из мебели только и стояли эти два красных кресла. В комнате с кроватями вокруг печки теснились вещи, постоянно нужные по хозяйству – какие-то тряпочки, мисочки, блюдечки, кочерга, полотенце, даже передник. Всё это выглядело таким живым и «в деле», что стало казаться – вот прямо сейчас в дом зайдёт бабушка, вытрет морщинистые ладони о полотенце, снимет с гвоздя передник и скажет:
- Наверное, завтра вёдро будет. На небе ни облачка. А на обед пожарим картошку на топлёном масле, как ты любишь!
Загудит плита, в дело будет сноровисто пущена кочерга, взгромоздятся над мисочкой картофельные очистки и скоро потянет по дому со сковороды далёким детством – шипящим топлёным маслом, подрумянивающим бока свежевыкопанной на огороде, картошке…
Тик-тик-тик…
А поесть бы надо. Ветчина, купленная где-то далеко, словно в другой жизни, ещё на море - за разбитым и пыльным Шаумянским перевалом, в своём контейнере испортилась. Жара, чёрт бы её побрал… Зато остались живы булки с повидлом и чай в термосе. Жить можно, а завтра посмотрим.
Последняя комната была идеальным местом для того, чтобы выть на луну. Проём без двери переходил в узкое, короткое помещение, в которое едва поместилась одна маленькая кровать, оставив между собой и стенкой слева пространство сантиметров в двадцать. Гладкие, крашенные в голубой, стены создавали ощущение такой дикой тоски и безнадёги, что возникало настойчивое желание бежать, бежать отсюда. И даже узкое окно вместо того, чтобы впускать в это маленькое помещение жизнь – солнечный свет, казалось расположенным где-то высоко, под самым потолком, как в старинном замке – словно прорубленное ровно для того, чтобы по ночам глядеть в небо и растравливать себе душу. Неужели это когда-то была детская? Страшно, страшно… Тупик, кошмар, тоска и безысходность…
Маленький, тесно огороженный и сильно заросший дворик. Словно забор внутри двора ставили не люди, а растения, отгородив для себя практически весь участок, оставив для людей самый минимум. Напротив крыльца в дом – закрытая на замок сараюшка. Высохший и покрытый паутиной предприимчивого паука, умывальник. Странно – где же тут собака, что осталась от бабушки? Её не видно, и что ещё более удивительно – не слышно. Ладно.
- Привет!
- Привет.
Ясное дело. За воротами на скамейке сидит любопытная девчушка лет семи. Светленькая, как все местные дети. Большеглазая.
- Вы к нам надолго приехали?
- Да нет, отдохну с дороги, да дальше поеду. А ты тут всё время живёшь?
- Ага.
- Скучаешь?
- Неа.
- Полина! Иди домой!
Значит, Полина – дочка женщины, что гостеприимно пустила меня в пустующий дом. Или внучка. Полина побежала вдоль по улице, приводя в движение многочисленных кур, уток и гусей, пасущихся вокруг бадьи с водой – поилки.
Вечерело, но на улице всё ещё было очень жарко. Хотелось снова вернуться в прохладу дома, но нужно было ещё достать вещи из машины.
Какую бы мне выбрать кровать из трёх? Маленькая комната - тупик страданий, отпадала сразу.
- Бабушка, на какой кровати мне можно спать?
Выглядело это как полушутливый запрос к мирозданию с целью узнать, на какой кровати умерла бабушка, чтобы ненароком на неё не лечь.
Бабушка не ответила, разумеется, но приглянулась кровать у двери напротив печки. Всё же нужно принести из машины вещи.
- Между прочим, это мой дом!
- Серьёзно? На тогда тебе чупа-чупс. У меня в машине как раз припасён – с жевачкой внутри!
- Спасибо!
- Так тут твоя бабушка жила? Ты теперь наследница?
- Ага. Только бабушка тут не жила. Её сюда папин брат умирать привёз – так она жила в другом месте.
- Умирать?!
- Ну, да. Тут у нас все…
- Полина! Я тебе что сказала? Иди домой!
- Тётка зовёт. Они картошку собирают всем миром. Потом поговорим. Ага?
- Ага…
Всё понемногу становилось на свои места. Даже стало понятным то, почему некоторые вещи в доме казались чужими – словно более живыми. Передник, тряпочки, мисочки – вся эта бабушкина утварь была в доме гостями, как и я. А вот сухой умывальник наверняка тут был и до бабушки, которую сюда умирать привезли…
Одно стекло в окне было разбито, но в доме всё равно было очень прохладно – настоящий рай после уличного пекла. Окружившие дом со всех сторон растения не пропускали внутрь не только свет, но и жару.
Воткнул холодильник в розетку – тишина. Оказалось, чтоб заработало, нужно было в сенях ещё одну вилку вставить в ещё одну розетку. Сделал. Холодильник покладисто загудел, словно радуясь неожиданно вновь возникшей внутри себя, жизни. Нужно искупаться и помыться.
Закрыв дом на висячий замок, пошёл туда, где по всем признакам, должна была быть река.
Молодые бычки, корова, наглые красавцы-гуси, отгоняющие уток от поилки. Дорога, заросшая травой и хранящая в себе старую колею от какой-то большой техники. Всё как и должно быть – очень аутентично.
Река разочаровала. Она была быстрой, суетливой, мелкой и очень грязной, как цыганские дети. Не могло быть и речи о том, чтобы в ней купаться. Кое-где из грязи торчали куски голубой глины.
- Грязь, чёрт бы её побрал…
- Это муляка!
- Что?
- Ну, грязь так называется!
- Ты что – следишь за мной?
- Неа. Просто картошку не хочу собирать. Надоело.
- Зато зимой будет что есть.
- Ага. Ещё с прошлого года осталась. И раздавали, и ели, да недоели. И уже новую собирают!
- А кто там, в этом доме, до твоей бабушки жил? Что за люди?
- Да много кто. Зачем это вам знать?
- Да чтобы ночью спать не страшно было!
- Ага, боитесь?! А ещё – взрослый!
- Не боюсь, но…
- Да ладно! В этом доме давно никто не жил. Туда стареньких совсем привозят. Они не болеют, но и никак не помирают. Всё живут, живут, аж им самим уже надоело, сколько живут! А в этом доме как-то всё…
- Т.е. людей что – туда специально помирать привозят? Офигеть… Зачем же меня подселили?
- Вы ещё не старенький. Вам можно, вам ничего не сделается! Спите спокойно… Я пошла. Это не грязь, а муляка.
- Я запомню.
Не может такого быть – ну жуткая же банальщина! Глухая деревня, старый дом, где кто-то помер, жуткие лица на фотографиях и нелепый, наивный турист из города! А вообще, удивительная вещь – автомобиль. Ещё недавно ты купаешься в море, наслаждаешься местной бараниной и прочими радостями, и уже через сутки ты оказываешься в начинающемся на твоих глазах фильме ужасов, где ты – уже не зритель, а главный герой. Причём, неясно, насколько главный – такой главный, что доживёт до конца, всех победив, или такой, который глупо погибнет от неведомого ужаса где-то в развитие сюжета…
- Я пришла! Собачку покормить! Может, вам что-нибудь нужно?
- Скажите, я слышал про этот дом странные вещи – будто сюда людей специально умирать привозят! Как-то не очень приятно тут одному ночевать!
- Полинка! Вот ведь болтуха бессовестная! Она вам такое рассказала? Слушайте больше! Она вам ещё и не то сочинит!
- Да не только она. Тут и сам дом многое рассказать может!
- Дом?!
Хм. Осеклась и замешкалась. И тут прорвало:
- Нет тут ничего! Нет тут никого! Спите спокойно и никого не слушайте! Тем более – вы ненадолго! А я – собачку пойду кормить…
Как-то резко затарахтела, потом оборвала разговор и ушла. Куда? Где эта собачка?
**********
Темнеет быстро. Фонарик стал садиться. Воткнул его в единственную в комнате розетку. Почитать что ли на планшете перед сном? Кровать ну очень мягкая и удобная, подушка огромная.
Видимо, я всё-таки чем-то отравился. В животе поднимается буря – совсем некстати, ибо туалет тут к длительному пребыванию не располагает. При первом посещении удалось распугать всех пауков и прочих его жителей, но ночные походы с фонариком – то ещё приключение.
Что же такого я мог съесть? Или вода подвела? Надо заснуть – может, организм как-нибудь переживёт и до утра сам справится? Всё же устал очень сильно… Здорово устал…
- Осторожнее, сынок! Не проспи лишнего! Кровать тут мягкая, подушка пуховая… Давай-ко я тебя обниму…
Перина начинает подниматься с боков и обволакивать, укутывать, сковывая руки и ноги, а огромная подушка, словно руками, обхватывает сзади лицо и начинает душить. Затылок теряет опору и проваливается куда-то назад. Дикая паника, беспомощность, удушье, смятение – боже, что происходит?! Руки не высвободить… Резко вперёд - встать, оторваться от кровати, вырваться из этого вязкого плена… Подушка отступает и в освободившиеся уши врывается звонкий лай. Фу… Ну и сон. Темно, тихо – только в ушах остаётся звон от резко прекратившегося собачьего лая. Что же это за чертовщина? Отравление? Блин, всё же придётся идти в туалет – иначе как избавишься от яда? Какого яда, чего я спросонья несу? Нельзя так сильно переутомляться в дороге, нужно чаще и больше отдыхать. Мозг начинает давать сбои, а это плохо.
Фонарик полностью заряжен – отлично. Туалет тут, всё же, не для слабонервных.
**********
Идти назад уже легче – прочистило так, словно на год вперёд. Но всё равно немного мутит и шатает. Можно придерживаться рукой за заборчик – как хорошо, что его так много и он так близко. Трава примята, словно едва заметная тропинка идёт куда-то за туалет. Интересно. Фонарик, нафига ты выключаешься, когда ты нужен? Работай. Так. Поярче, а то – что это за мутный свет? Аккумулятор умирает? Похоже, как раз сюда сегодня ходила женщина. Интересно, собака спит? Не укусит ли? Что-то всё ещё нехорошо, подташнивает. Крутит внутри, словно кишки на кулак наматывает… Спазмы нарастают, внутри всё дико сжимается. Буэээээ… Чёрт, всё таки стошнило... Больно как внутри грудь давит. Скорей бы прошли эти судороги… Стошнило, вроде, в траву – возможно, не заметят завтра. Да и не ел почти ничего – одна вода вышла. А то - чёрт знает, что про меня подумают… Алкаш какой-то. Что это? Сарайчик. Будка. Поводок. На поводке – собака. Мёртвая.
Санкт-Петербург
2002г.